Погреб С.
Лес зимою обнажился....
Лес зимою обнажился.
Редким сделался. Притих.
В край иной переселился
Малый рой друзей моих.
Не обещаны мне встречи,
Кроме встречи с пустотой.
Но как будто светят свечи
Вдоль дороги темной той.
Разве есть без развилок дорога?...
Разве есть без развилок дорога?
Внятен шепот судьбы: выбирай.
Что ни выбрал, а проку немного,
Но и вздохи доходят до Бога —
Невезучим достанется рай.
В роще горней подымешь ты вежды.
Где та лестница? Где проводник?
Пахнут травы... Струятся одежды...
Но чего уж тут нет, так надежды,
К чьим обманам ты грустно привык.
Глупость — блюдечко! Прямо на блюде —
Все, что снилось. Греби, не убудет.
Озябшей птички восклицанье,...
Озябшей птички восклицанье,
Темнее облаков замес —
В оцепенении прощанья
Притих осунувшийся лес.
Какой разор! Какая смута!
И согласишься ль ты со мной,
Что эта мглистая минута
Милее солнечной иной?
Любовь, как боль, — до сердцевины.
И хоть какой предъявят счет,
Не пожалею, сердце выну,
Чтоб посумерничать еще.
Как стремителен мутный ручей!...
Как стремителен мутный ручей!
Птичья трель и быстрей, и звончей
У весны и у раннего лета.
Ветер молод и нетерпелив.
И кружится он, заворожив
Все аллегро, да и аллегретто.
А у осени медленный взгляд.
В невесомости звуки звучат
Чуть замедленно, будто куранты.
Уходя, оглянувшись назад,
Я возьму, если выбрать велят,
Эти чистые реки анданте.
Вдохновенны без помарок...
Вдохновенны без помарок
Очертания гряды.
Удивительный подарок,
Талисман от суеты.
А недавно снились снова
Те большие дерева,
Та, на просеке сосновой,
Вечной ставшая трава.
Не забуду речку тоже
В зябкой свежести земной,
Что течет, на жизнь похожа
Мелями и глубиной.
И — отсюда не увидишь —
Не уйду, не захватив,
Тихой песенки на идиш
Закружившийся мотив.
Случается, купаюсь в тех морях —...
Случается, купаюсь в тех морях —
Азовским любовалась прошлой ночью.
Простор соленый позабыто пах,
И сердце билось глуше и короче.
Геническ вспомнился.
Его мы со смешком
Гигиеническом когда-то звали.
В том чудном месте йодом мы дышали,
Детей парным поили молоком.
Чуть свет сегодня,
по песку скользя,
На речке неба — ледоход,...
На речке неба — ледоход,
И между льдин темны разрывы.
Вода студеная и лед.
Как в стуже этой души живы?
Сомненье, мненья вороша,
Допытываться не устало:
Ну, тело — прах. А где душа,
Что облачком над ним витала?
Печаль у рта. Звучащий след.
Той ауре спасенья нет?
Вот говорят, что в жизнь попасть —
И все, нельзя уже пропасть.
Возможно только превратиться.
Куда-то втечь. Во что-то впасть.
От континента детства...
От континента детства
К одинокому острову старости
Мигрирует человечество —
Парус утлый за парусом.
Через житейское Черное,
Грохочущее, неспокойное,
Где и горы, и бездны бездонные,
Где прямые пути и окольные.
Но в стране восходящего детства
И в краю уходящей старости,
Стоит только получше вглядеться —
И увидишь прекрасные странности.
В длинных травах, под розовым небом
Все начинается с дождя....
Все начинается с дождя.
Слепого дождика блистанье.
Сквозь жизнь идет воспоминанье,
За руку девочку ведя.
И ливень. Гасят верхний свет.
(А как звучна клавиатура!)
Он чист — де-факто и де-юре,
И даже слова "цезий" нет.
И тот осенний, что сечет
Осиротевшее пространство.
Душе присуще постоянство —
Мне нужен в тучах небосвод,
Стыдом горящая щека
И эта влажная рука...
В окне открытом шум дождя
Темнее всего бывает час-другой до рассвета....
Темнее всего бывает час-другой до рассвета.
Будто кто-то окликнул тихо или тронул —
проснулась сразу.
В черном окне раскрытом
Есть степь, как столешница....
Есть степь, как столешница.
(Дедушка Мойше и мама
в излучине Буга, у станции Голта).
Я вынула жребий из шапки —
как кардиограмма,
из взлетов и спадов дуга моего горизонта.
Память — кинозал для снов несбыточных —...
Память — кинозал для снов несбыточных —
Синь медузы вместе с морем вытащит.
Век людской — из разновесных сфер:
Время накреняется шумящее,
В прошлое несется настоящее,
Завтра — для фантастов и химер.
Кто-то снова отплывает в Грецию,
Кто-то бродит в дождик по Венеции —
Мне не в масть далекая езда.
Тут еще как следует не хожено,
Даль на даль душой не перемножена,
А уже вот-вот пора туда.
Ода старости
Есть нежданный простор у старости.
И ни ревности, и ни зависти.
Доброту укрепили горести.
Темноту осветило совестью.
До последних страничек повести —
Ожиданье Прекрасной Новости...
Ерунда! Никакой тугоухости!
И ничуть не убавилось яркости.
Отошла пора близорукости,
И раскинулся час дальнозоркости,
Где мгновение — сокровеннее,
И — как в отрочестве — удивление.
Но обидно, что часто случается:
Мы опять читаем стихи
И висок в серебре,
И во сне не летаю,
И где раньше — тире,
Там теперь запятая.
За грудиной, где жгло,
Разрастается жалость.
Как легчайше бежалось!
А иду тяжело.
...Нараспев. Наизусть.
Поддаваясь порыву,
Хоть главенствует грусть
В этой встрече счастливой.
Хоть давно не одни
В наших душах занозы,
И заносам сродни
Разночтения прозы...
Но строка, как болид,
Все вольней и крылатей.
Как оползень, тоска...
Как оползень, тоска
На сердце навалилась.
Оно болит слегка,
И даже это — милость.
На помощь не позвать.
Где слезные потоки?
Но — преодолевать
Обиды, как отеки.
Из неба синь тянуть,
С усильем, но вздохнуть.
Не хочется ль чего-то?
А на себя махнуть —
Не в бездну сигануть.
Погибель — тоже путь.
Труд
до седьмого пота.
Поэтому не хнычь,
Тем более, не лайся.
Как крученый паныч,
Блаженство обид и укоров....
Блаженство обид и укоров.
Разрыв — это все еще связь.
Как сухи становятся влажные взоры,
В отсутствие чье-то вперясь.
Но в убыли — малая прибыль.
Душа, точно пашня, пуста.
Кто выбыл из счастья, тот все-таки прибыл
В иные края и места.
Тут лес, предвечерний и хмурый,
И тесно деревья стоят,
Но высятся где-то просветов фигуры
Лицом на простор и закат.
Просыпаюсь от щебета. Древа рассветного чудо —...
Просыпаюсь от щебета. Древа рассветного чудо —
Это тремоло птичьего хора, органного гуда.
Нет, не выхлопов треск, не будильник, представьте,
Мне снился шум прибоя,...
Мне снился шум прибоя,
А это только ветер.
Уже меня с тобою
Знакомые не встретят.
У облаков летучих
Нет вести ниоткуда.
Запропастился случай,
Не говоря про чудо.
Листва оттрепетала,
Под ветром поредела,
А я еще не стала
Какой тогда хотела.
В золотисто-зеленый весна убралась,...
В золотисто-зеленый весна убралась,
Но прозрачны зеленые кроны.
Уцелел этот двор, где главенствует вяз,
Неохватный и вбок накрененный.
Растекается ствол на четыре ствола,
Ветки в небо, как в море, впадают.
Ноша высшей красы для одной тяжела,
Я со всеми ее разделяю.
Приглядись. И покажется — мгла молода
И еще далеко до излета,
И что в неводе вяза увязла звезда
Для тебя и еще для кого-то.
Отзвенело. Уже не влюбиться...
Отзвенело. Уже не влюбиться
И в любовной тоске не тонуть,
И веселая вестница-птица
Мне крылом забывает махнуть.
Но не терпит пустот мирозданье.
Пусто место не дадено нам.
И поэтому воспоминанья —
Отблеск счастья, гримаса страданья —
Навещают меня по ночам.
И как вживе — застолье с друзьями,
Общий хохот, и тосты, и спор —
И необщее небо над нами,
И волненья отдельный костер.
Темны предрассветные глуби....
Темны предрассветные глуби.
Тоска не такая на вкус:
Не то что меня не полюбят,
А будто сама не влюблюсь.
И горькая канет утеха —
Обиды хлебнувши сполна,
Свою остановку проехать, проехать
И даль не узнать из окна.
Несчетно — ну что нам считаться? —
Светало над миром при мне.
Но как это —
не улыбаться
Романс
Ах, как хочется все, что вокруг, воплотить,
Будто словом хоть сколько-нибудь заплатить
За небес широту,
за прогалину ту,
Что, наверно, умру — не сумею забыть.
Виноградник совсем как тетрадный листок,
Что исписан убористо наискосок,
Точно письма твои.
В самых разных скопленьях света...
В самых разных скопленьях света
одновременно существуем.
Я готовлю к обеду котлеты.
Рассвет и сумерки....
Рассвет и сумерки.
Рассвет
И сумеречный час природы.
В их красоте избытка нет
И есть подобье непогоды.
Как март, бредущий по воде
Сквозь туч опущенные гривы,
И как ноябрь, его порывы,
Лицо в слезах — в сплошном дожде.
По мерке сшитая пора
Для светлого воспоминанья,
Для запоздалого признанья,
Вспомнила велимира
Всему живому есть конец.
Оледенеет зной,
И выпорхнет души птенец
Из клетки из грудной.
Я легкой тенью побреду
По странному пути.
И в ад ли, в рай ли попаду,
Не близко мне идти.
В очах ничуть не меркнет свет,
И уши не глухи.
И только наволочки нет,
Чтоб класть туда стихи.
Не на ярмарку. Уже...
Не на ярмарку. Уже
С ярмарки. Но что же?
Удивляюсь я душе —
Все на свете может.
По колдобинам идти,
Ношу гнущую нести,
Кровь из носа — если надо,
Не сворачивать с пути.
Полюбилось — прикипеть.
До рассвета песни петь.
Спорить. Друга слушать.
Посмотри: едва дыша,
Может все твоя душа,
Годы с бедами крушат
Не ее, не душу.
Перевал-то позади.
Вниз да вниз дорога.
Что спешишь ты? Погоди,
Ни одной агоры, ни ничтожную самую малость...
Ни одной агоры, ни ничтожную самую малость
(Ну, полушку, не то что копейку)
Не дала б за питье, что от синего счастья осталось.
Но сама наливала. Допей-ка.
Знаю, на переправе лошадей не меняют.
Круто близится та переправа.
Бог? Я верую в нечто за гранью последней, за краем —
Ну, без ада, конечно, без сладкого этого рая —
Хоть налево скачи, хоть направо...
Забор из проемов и плашек...
Забор из проемов и плашек
между нашим двором и соседним
Похож на вставшие дыбом
железнодорожные шпалы,
И будто становится явью
Каждый любит свое....
Каждый любит свое.
Мне милей на отшибе.
На вершину автобус ползет по кривой.
В океане небесном белобрюхие рыбы
Шевелят плавниками над моей головой.
Мне по сердцу пришлись,
ну, по духу, по нраву
Обомлевшие листья и упрямые травы.
Умел сказать! И Млечный путь...
В ночи Млечпуть...
В.Маяковский
Умел сказать! И Млечный путь
Назвал серебряной Окою.
Течет он светлою рекою
Откуда-то
куда-нибудь...
И я теку, плыву туда,
Поток и нас увлек с собою.
Планета наша — не звезда,
Погаснет мир, когда не будет глаз....
Погаснет мир, когда не будет глаз.
И онемеет: ведь ушей не будет.
Пока не поздно, спохватитесь, люди,
Спасайте жизнь. Немедленно. Сейчас.
Земля продолжит свой извечный бег,
Но убеждают точные науки:
И цвет, и вкус, и запахи, и звуки —
Все спрячется. Все станет "вещь в себе".
Поток из волн различнейшей длины,
А глаз — прибор. Лишь он их превращает
И в синь небес, и в белокрылость чаек,
На север смотрю, не на юг, не на запад....
На север смотрю, не на юг, не на запад.
Туда, через светлые дали и мрак,
Где, желтой листвой тротуары заляпав,
Гуляет Маринин российский сквозняк.
Что стоит пустяк пограничного знака
И сколько — родная возвышенность черт!
Со мной переделкинский дом Пастернака,
Пахра, где Твардовский и Зямочка Гердт.
Тот север — твержу, не привравши ни грамма, —
Мне близок — иначе, чем Ближний Восток...
В уши мне напел хамсин:...
В уши мне напел хамсин:
"Реве вiтер вельми в полi".
Все очнулось поневоле,
Память — демон-властелин.
И веселье, и тоска.
И поминки, и застолье.
Даль томительно близка —
"Реве вiтер вельми в полi".
Полно иных забот,...
Полно иных забот,
Все мысли не о том.
Но память вдруг плеснет,
Как рыбина хвостом.
И был ли дождь?
Звезда
Над нами разлита,
А мокрых листьев шум
Как музыка с листа.
Со мною друг стоял.
Про главное молчал.
Умение молчать
Он долго изучал.
И хоть впритирку плоть
Сегодняшнего дня,
Ей так не уколоть
Иголочкой меня.
Что явь и что тут сон?
Имена существительные
Я странный центр притяженья.
Притягиваю предметы.
Распластываются тени,
Множатся силуэты.
Как из круга, выходят из моды
Патефоны, пузатость комодов,
А движенья души неизменны
И бессмертны явленья природы.
Нет, про снег бы сейчас не хотелось.
Шум и ярость! Гремящий ливень!
И блестящей струи отверделость
Чем-то напоминает бивень.
Пряный вздох Средиземного моря,
И пустыня, бредущая к взгорьям,
Зажать мелодию в зубах,...
Зажать мелодию в зубах,
Ну, наподобье сигареты.
А скрипка слишком нараспах
И рвется выболтать секреты.
Я вовсе не из недотрог,
Но у частот моих порог —
Надрыва ухо не выносит.
А шелестящая листва —
Прибежище для естества
И сострадания не просит.
Я не умела про любовь.
Ладоней, губ и душ сближенье,
Планеты головокруженье...
Уймись, струна. Не суесловь.
Вот разве соло на трубе.
Он не дождался в этот год метели....
Он не дождался в этот год метели.
Без нас уплыл к невыразимой цели
И, в немоту укутанный, плывет...
Но Брамс,
но баритон виолончели
Напомнил мне нетленный голос тот.
Пока живу, покуда чудо длится
И под дождем олива шевелится
И я в тиши губами шевелю,
В любимых строчках —
все презрев границы —
Авансцена. Но уже не роль...
И что порой напрасно
Давал страстям улечься!
И что нельзя беречься.
На тишайшей Ермиягу...
На тишайшей Ермиягу
Потеряла я отвагу,
Вкус разлуки ощутив.
Брудершафта нет, не вышло,
И отстал и стал неслышным
Привязавшийся мотив.
В доме том на Ермиягу
Потеряла я отвагу
И тональность соль-мажор.
А сперва — романса эхо,
И в коляске Пушкин ехал
Где-то около Ижор.
Потемнела Ермиягу...
Потеряла я отвагу —
Ну — кураж! Души полет...
К жизни рушится доверье,
В послезавтра я не верю,
Есть интересней, есть прелестней,...
Есть интересней, есть прелестней,
Но Зяма выбрал эту песню,
Где лампочка всю ночь не гасла:
"Ну почему ты не пришел,
Когда я была согласна?"
О женском сердце кинолента.
Одесса... Магия акцента.
(Я, знаете, люблю евреев.
Им надо быть еще храбрее.
Их ненавидят так открыто,
И каждый может быть убитым.)
А Танины сновали руки.
Сначала подшивали брюки,
Потом погладили рубашки,
Пробудиться, когда темнота не как сажа черна,...
Пробудиться, когда темнота не как сажа черна,
А уже посерело от первых корпускул рассвета.
Ухватить волоконце сквозь пальцы уплывшего сна —
Боже мой, ерунда, — и расстроиться как-то при этом.
— Ничего, — говорю я себе, — ничего. Но зато
Ты увидишь мистерию:
Пирамидальный тополь у ворот...
Пирамидальный тополь у ворот
Похож на кипарис под здешним небом.
И возникает город ранний тот,
Который был, а кажется, что не был.
А кажется — приснился на заре,
Когда в окно вошел рассветный холод.
Мой юный друг — он только будет молод.
Все впереди:
и вьюга в январе,
И март процокает за февралем,
Судьба припасла мне заброшенный парк....
Судьба припасла мне заброшенный парк.
Про сад и мечтать невозможно.
Чтоб тихо редел, ненавязчиво пах
И чтоб без автобусов можно.
Чтоб посуху шла, а по лужам брела.
Пакет целлофановый в сумку взяла
И села на дальней скамейке.
Чтоб осень хозяйкой дорожку мела.
И зябкость пространства бессмертной была.
И — скок воробьиной семейки...
Наш дом с телефоном за ближним бугром.
Смертный холод, когда в прикаспийской степи...
Смертный холод, когда в прикаспийской степи
и во всех, ну во всех раскаленных пустынях
теплоты не достанет — согреть.
И не нуль абсолютный, куда там,
не прорубь, не льдина,
но — завыла собака, и люк отворился на треть
Эти званья не втиснутся в строчку....
Эти званья не втиснутся в строчку.
Мать и бабушка я. И жена.
И дитя в нескончаемой ночи,
Пока мама моя жива.
Плохо — было.
Но маминой дочкой
Вдалеке и вблизи я жила.
Все мы дети в недобрые ночи,
Пока мама наша жива.
Семисвечников многоточия...
Гасит звёзды рассветная мгла.
Детство кончилось майской ночью.
Маме
Как сужается образ мира!
Только улица. Только квартира.
Только комната. Только кровать.
Но даны нам незримые крылья —
Без усилья, почти без усилья
В отдаленных местах побывать.
Ощутить лошадкину спину,
Грязь увидеть, размокшую глину,
И не мальчика, нет, но мужчину —
Темный взор, как на сердце печать.
А еще до того, спозаранку
Просыпалось семейство в Добрянке,
Момэ, тотэ — не стары ничуть.
Просторно, пустынно, холмисто, отлого....
Просторно, пустынно, холмисто, отлого.
Продлись, не кончайся, помедли, дорога.
С рассветной прохладой,
с полуденным зноем,
С предчувствием ада и райским покоем.
О яркость видений!
О дым сновидений!
Я к маминым сбоку прижалась коленям.
Рассеянность, что ли, причиной,...
Рассеянность, что ли, причиной,
Но я не гляжусь в зеркала,
И жизнь красотой лебединой
Меня от себя увела.
Не вижу и ближнего корма,
Но даль отворилась и высь.
Упорные, тихие корни
До соли почти добрались.
И что бы потом ни случилось
(Несчастье без стука вошло),
Была мне дарована милость,
Чтоб не было так тяжело.
С витка заржавелой орбиты
Судьбу я сойти не прошу,
Но смелости привкус забытый
Знаю. Есть такое чудо,...
Знаю. Есть такое чудо,
Как ожившая душа.
Жизнь, вернувшись ниоткуда,
В новом роде хороша.
Потемнее, чем вначале.
Тон суровей. Штрих крупней.
И от многие печали
Стали губы солоней.
Но — не глухо. И просторно.
Будто тридцать лет назад
На ночной переговорной
Жду, что вот соединят.
И (вакцина невезенья!)
Не застать уже врасплох,
И прибавилось паренья,
И четыре измеренья
Ощущаем вместо трех.
Мы диву даемся, как стройно...
Мы диву даемся, как стройно
Оно устремляется вверх
В асфальтовом мареве знойном,
Вдали от сородичей всех.
Прекрасное племя — деревья.
Не в роще. Не в сквере. Одно.
Но сразу же видно:
издревле
Величием наделено.
Так вольно раскинулись ветки,
Так ветер в вершине шумит,
Уголечками звезды кажутся —...
Уголечками звезды кажутся —
То горят, то подернулись облаком.
Ночь прохладна, как гладкая кожица
У зеленого кислого яблока,
От которого только оскомина,
И ни спелости, и ни сладости.
Снова жизни сдаю я экзамены.
Снова нуль. (По закону подлости.)
Не раскаялась, нет. Не закаялась,
Хоть дорога булыжником скалится.
Ничего. Я уже успокоилась.
Только плечи немного сутулятся.
Волна де-Бройля и волна морская....
Волна де-Бройля и волна морская.
Взрывные волны. Нежности волна.
Накладываясь и пересекаясь,
Они бегут.
И есть меж них одна...
Как высока! И тешит, и заботит —
Во взлете нашем был заложен спад:
Звучанья миг отмерен всякой ноте,
И птицы, взмыв, с земли не улетят.
Что слаб наш дух,
что руки не подложишь,
Я не верю в расстоянья....
Я не верю в расстоянья.
Что такое расстоянье?
Не страшусь я расставанья,
А боюсь я остыванья.
Остыванье. Охлажденье.
От любви освобожденье.
В перекатном чистом поле
Напряженности паденье.
Посвящение
Счастливей и грустнее всех.
А небо машет синим флагом,
И звать тоскою просто грех
Порывистую эту тягу.
Дотягиваюсь —
чтоб отдать.
Туманностями поделиться.
И суеверно угадать,
Что раз болит, то, значит, длится?
Когда все рухнуло, сначала...
Когда все рухнуло, сначала
Я про себя кричала: "Нет!"
Вся полка книжная молчала,
Поэзия не облегчала —
Наверное, иммунитет.
Была бессильна валерьяна.
Сердечными весь дом пропах.
Лишь через год явилась Анна.
О Анна Магдалена Бах!
Из той тетради сочиненье
Играл мой мальчик. Синева
Без слов и преувеличений
Забрезжила едва-едва.
Старались маленькие руки,
Чуть помогал он локотком.
Перед грохотом — сверкнуло....
Перед грохотом — сверкнуло.
И раскаты друг за другом.
Дождь отвесный чудным гулом
Заполняет всю округу.
Кроны моет, корни поит
И самой мне перепало:
День накрыло сизой мглою,
А в душе светлее стало.
Ветра легкое дыханье.
О минувшем воздыханье.
И ушло, и сохранилось
То намокшее свиданье.
В хмурый полдень вдоль бульвара
Он и я — смешная пара.
Он — из "Мцыри", песню рыбки...
Никак я не могу оплакать друга...
Изе Болеславскому
Никак я не могу оплакать друга.
Стихами, как слезами, не помочь.
Он, будто камень в воду, канул в ночь,
И разошлись уже по жизни круги.
Корю себя. И в бесконечном сне
Брожу, ищу: ну где же он, ну что же?
Обиделся? Такого быть не может.
Сейчас увидит — и простится мне.
Но вот мой пыл отыскивать угас,
Как в песне
Если любят тебя, то как будто
Над обычностью приподымают,
Если любят тебя, то как будто
Темный лед под тобой вырубают.
Открываются полые воды.
Зеленеет звезда с небосвода.
А меня, как подледной водою,
С головой накрывало бедою.
Притяжения звездного сила
Выносила меня, выносила...
Ты был друг мой. Товарищ бесценный.
Был бездонною целой Вселенной.
Позвала я, а ты не ответил.
Потемнело на свете.
Это славно, что перед Запрудным...
Это славно, что перед Запрудным
Зеркалом и впрямь дымится пруд.
А иным словам поверить трудно:
То темнят, а то и вовсе врут.
Перестали верить мы названьям,
Истину под спудом бережем.
Говорим "расцвет" про увяданье
И "любовь" — а пахнет платежом.
Все должно бы переворотиться:
Правда — победить и утвердиться,
Чистые заполыхать огни,
Чтоб потом дитя могло родиться
И не заразиться от родни.
Я знаю графику гряды....
Я знаю графику гряды.
Кусок — буквально до зазубрин.
Глазами, ждавшими беды,
Урок нечаянно зазубрен.
Наивно брать в друзья окно,
Но в целом мире лишь оно
С неубывающим пристрастьем
Ко мне лицом обращено.
В нем на две трети вышины
Небес живое постоянство,
Над мощью гор течет пространство.
И, кажется, мы спасены.
Меня берут в водоворот,
Одной уже не оказаться,
И есть оказия сказаться,
У сосны высокой...
У сосны высокой
я беру уроки
По соизмеренью разных величин.
Истинных и мнимых. Мелких и глубоких.
Переменных жизни: следствий и причин.
А в горах — не в поле. Каменные склоны.
Соки гнать легко ли
Майское
При ветре все ветки взволнованно дышат,
А он луговину по шерстке огладил,
И светлые свечечки будущих шишек
На ели налеплены
праздника ради.
Весенней эссенцией дождик попрыскал —
От свежести сразу висок разломило.
И клубами
На плато
Море пряталось под облака.
Но в ложбинке, почти в циркораме,
Ни пылинки меж небом и нами
И особенно высь высока.
Чья тоска этот свод возвела?
Чей расчет и наитье слепое?
Как яйцо с голубой скорлупою,
Что Вселенная утром снесла.
Гроза над ай-петри
Горы издали кажутся синими.
Бестелесно, небесно красивыми.
А подошвой, по склону скользящею,
Упираешься в настоящее.
Раззвенится шиповник монистами,
И увидишь в каком-то прозрении,
Как размашисто,
как неистово
Все качалось тут в день творения.
Как нарочно, гроза собирается —
Небеса помутнелые треснули,
Гром сдержаться хотел,
Из ялты в севастополь
Распрощались уже с крутизной,
С серым камнем и с кромкой прибоя,
И запахли названья войной,
Может быть, даже Крымской войной:
Вот Резервное, вон — Тыловое.
А пологие эти холмы,
Что закат подсветил вполнакала,
Были созданы не без лекала,
И иглы, и сернистой сурьмы.
Ах как линия вышла чиста!
Будто голосом гибким пропета.
А в долине — земли чернота
И посевы горчичного цвета.
Нет, этот мальчик не умеет...
Нет, этот мальчик не умеет
Красно и быстро говорить,
Но между нами все прочнее
Незримая такая нить.
Родная речь. Литература.
Как мой предмет ни назови —
В нем времени температура,
Давление его крови.
Ведь оттого, как дышит сбоку
И как волнуется зима,
Чуть по-иному слышишь Блока
И "Лиличке. Вместо письма".
Факультатив в затихшей школе.
Горит поэзии свеча.
Я не готова к этой роли —
А за окнами ветры трубят...
На светские цепи
На блеск утомительный бала...
Нет, так не пахло блюдо никакое,...
Нет, так не пахло блюдо никакое,
Как мамино фальшивое жаркое.
Картошка, лук и шелуха для цвета —
А мяса и на свете будто нету.
Жизнь полосата — вот замерз, вот жарко.
И небеса то пасмурны, то ярки,
Но нетерпенье, притворясь терпеньем,
Обожествляет самый жест подарка.
Я не жадна. И мне не нужно много.
Но без просыпу все темна дорога.
Блесни на солнце светлой полосою —
Уже глаза повыело росою.
Мы жили в нелетное время....
Мы жили в нелетное время.
Тащили нелегкое бремя.
Но с детства мы выросли теми,
Которые вместе со всеми.
Которые в сороковые
В постели легли снеговые.
А тех, что война пощадила,
Невзгодами жизнь наградила.
Обычно они молчаливы.
Не скажешь, чтоб очень счастливы.
Но если несчастье случится —
Ты можешь на них положиться.
Летний дождь над душою пробрызнет —...
Летний дождь над душою пробрызнет —
Отряхнется щенком от трухи...
Стало просто условием жизни
Прочитать в этом доме стихи.
Точно детских сокровищ даренье:
Синим стеклышком я отдаю
Пусть не целое стихотворенье,
Но какую-то строчку мою.
Все стирают резинкою годы,
Размывает забвенья вода,
А стихи и явленья природы
Остаются порой навсегда.
Разве так не бывает с тобою?
По житейскому делу идя,
То лето будто первым было,...
То лето будто первым было,
И мне девчоночья пора
Мирволила и ворожила,
И лодку перышком кружила
На темной синеве Днепра.
Еще не видела я моря,
Но было что-то в небесах,
В обзоре, в голубом просторе,
Что морем ветерок запах.
Еще обид я не прощала,
Не подошел, как видно, срок.
И нет, не то чтобы сгущала,
Но тонкой кожей ощущала
Как льдинку всякий холодок.
А тут такая перемена!
Был хутор на Волыни...
Облаком волнистым
Пыль встает вдали.
А.Фет
Был хутор на Волыни,
И был большущий сад.
Передо мной доныне
Те яблоки висят.
Суровый дом на Рымарской,...
Суровый дом на Рымарской,
Где наш этаж шестой.
Он был, как замок рыцарский,
Приметен высотой.
Мы жили в узкой комнате,
Но — фонарем окно.
До трещин в подоконнике
Запомнилось оно.
Там стол под скатерть прячется,
И я под ним сама.
Как плачется! Как плачется!
Намокла бахрома.
Впервые там — по Оводу.
Река любви текла...
Пошла я к ней не по воду,
А за водой пошла.
Течет великая река.
Сестре моей искре
Как Первомай богат подарками!
Гремит оркестр под окном.
Ты помнишь Рымарскую в Харькове
И рядом с оперой наш дом?
Мы знаем цену хлебной корочке,
Конфетке малой — "монпансье".
Нам сшила мама гимнастерочки,
Подстригла ровно наши челочки,
И мы нарядные, как все.
Поют впервые про кудрявую,
Про свежесть утра на реке
И что страна встает со славою,
А ты стоишь с флажком в руке,
Повернула не там я немного,...
Повернула не там я немного,
Замечталась, наверно, некстати,
И возникла все та же дорога,
Повторилась, как тема в сонате.
Повторились большие каштаны —
Канделябры и бледные свечи,
Трехэтажного дома балконы
И фонтан, зажурчавший навстречу.
Повторилась калитка в сторонке,
На веревке, как кипень, пеленки,
И сплетения света и тени,
И глициния цвета сирени.
А над стенкой из крымского камня
Море
Ox, трепала малярия,...
Ox, трепала малярия,
Одеяла навалили.
На зуб зуб не попадает.
Конь все время нападает.
Скачет он через фигуры.
Я в поту, и мне не скрыться.
Стебелек температуры
Рвется вверх и серебрится.
Горький запах. Желтый запах.
Акрихином и лимоном.
Ночь в окне на задних лапах,
Уши полны перезвоном...
Сколько лет прошло — и снова.
У нее повадка та же:
Из жары и из озноба
Лихорадка кофту вяжет.
Я на острове живу,...
Я на острове живу,
Омываемом тоскою,
Как на лодочке плыву
Над пучиною морскою.
Без руля и без ветрил,
Весла вынув из уключин,
А недавно вышел случай —
Дождь со мной заговорил.
Я других даров не жду,
Не протягиваю руку.
Написали на роду
Терпеливости науку.
Есть такой на гине закоулочек —...
Есть такой на гине закоулочек —
Вздохи ветра, как взмахи крыла.
От звезды зажигайте окурочек,
Воспаряйте — была не была!
Поделить бы безмерность на порции,
И за тридцать блаженных минут,
Если кто понимает в пропорциях,
Целый день не скупясь отдадут.
А за ночь (как с царицей Тамарою) —
И оставшейся жизни не жаль.
...От кого получаю задаром я
Эту лунность и эту печаль?
Распах окна — в три с лишним метра....
Распах окна — в три с лишним метра.
Холмы, наверно, за окном.
Подхвачена нездешним ветром,
Я в этот миг в краю ином.
И будто бы на пароходе,
И, душу близостью томя,
Плывут земельные угодья,
Опушка... Лужа... Колея...
О, ранних лет первооснова.
О, крылья туч, подобье крова
Родимого —
как сладко слово! —
Но нет без отзыва родства.
Кто мне родня?
О разных материях
От знамени отблеск на лицах.
И наши обновки из ситца.
Мы рано из них вырастали,
И флаги, как платья, слиняли.
Рядно несбываний и боли —
Для нас его ткали особо.
А если фартило поболе,
Два слова промямлят у гроба.
Но синее небо в разводах!
Дождей полосатые воды!
В лихие и в смутные годы
Я милостей жду от природы.
Купы зелени сырой....
Купы зелени сырой.
Спит бульвар, подобный лугу.
Поскорей окно открой,
Всё открой, а не фрамугу.
Взаперти нельзя глотнуть
Ни глотка родной погоды
И лица не окунуть
В неба дремлющие воды.
Просто настежь! Хорошо...
Млечен путь рассветных улиц.
Ветер поверху прошел —
Все деревья оглянулись.
Облака, как овцы,...
Облака, как овцы,
Вверх ползут по склонам,
Золотым на солнце,
А в тени — зеленым.
Мы тут тоже дома.
Тянет растянуться,
К холмику крутому
Сердцем прикоснуться.
Чудо заземленья!
В теплый бок поляны
Накипь злых волнений —
Словно боль из раны.
По небесной сини
Белые разводы.
Смутный дух полыни
Будто вздох свободы...
Бездомность некая уюта:...
Бездомность некая уюта:
И беспорядка вроде нет,
Но ты в бегах, и почему-то
Особенно рассеян свет.
До поглощенности от лени
Не два шага, а только вздох.
Оглохла ты? Или весенний
День неожиданно оглох?
Бочком, обнявши спинку стула,
Плывешь ты вдаль, и в той дали
Ты вся, ты будто утонула
И будто на краю земли.
А улица меж тем промокла,
И, сплющив мягкие черты,
Снаружи дождь прижался к стеклам,
Не парикмахерским одеколоном —...
Не парикмахерским одеколоном —
Стрижка газонов пахнет озоном.
Да, не шампунем, не бриолином,
Влажным июнем. Чуть слышно бензином.
Будто бы трактор с косилкой по лугу,
Будто бы травы скосили за Бугом.
Пахнет озоном стрижка газонов.
Тем — на подножке — ночным перегоном.
Мглистой рекою.
Горячей рукою.
Запахи! Щели в заборе природы
В дальние дали. В сбежавшие годы.
Обнажился холмистый рельеф....
Обнажился холмистый рельеф.
В медной мелочи круглые склоны.
То лимонный мазок, то зеленый
И костры запылавших дерев.
Запах осени, как у вина.
Терпковат и с горчинкой, но сладок
Сизый воздух, что налит в распадок,
И округа немного хмельна.
Что ты хочешь, простор, от меня?
Все отдам,
только мало имею.
Не упомню смуглей от огня,
Высокий строй опор....
Высокий строй опор.
Наклон и ропот сени.
Березовый шатер
У просеки осенней.
На свете кровли нет,
Чтоб свет такой цедила,
И дула, и студила
Ожоги свежих бед.
Нет, я не позволяю нетерпенью...
Нет, я не позволяю нетерпенью
Пришпоривать себя и торопить.
Что черный кофе минус вдохновенье?
Вино? А я не научилась пить.
Смешно сказать, но я пьяна простором
И солью закипающей волны.
И смутным, напряженным разговором,
Где паузы особенно важны.
Где так непредумышленно и просто
За первым смыслом прячется иной.
Дыши, душа... Ты тоже полуостров,
Что слит с землей широкой стороной.
На каширке
В вестибюле метро я гвоздик не увижу в упор.
С длинноногим изяществом,
с алостью их, с белизною.
Мимо тыльной решетки — лужок,
порыжелый от зноя,
И ромашки некрупной, и кашки, и клевера сбор
Сырых ветров колокола,...
Сырых ветров колокола,
В разрывах — синева.
Весна плыла. И уплыла,
Но где-то здесь жива.
Луну и звезды отдала,
И — кругом голова.
Любовь цвела. И отцвела,
Но где-то здесь жива.
Тоска черна — хоть свет, хоть мгла,
И ни к чему слова.
Беда пришла. Потом прошла,
Но где-то здесь жива.
Здесь, где пульсирует родник,
Еще свежа листва.
Как чувства срез, повиснул миг,
И край небес к нему приник,
До звона солнцем обожжен,...
До звона солнцем обожжен,
К морским причалам пришвартован,
Как крепость, город окружен
Высокой горною подковой.
Могучей поросли волна,
Меняя цвет, до пят клубится.
Сплошною кажется стена,
И трудно в этом усомниться.
Когда ж в горах декабрь пуржит
И блеск морозный просыпает,
То многогранность пирамид
Так первозданно проступает!
Вершины стали в хоровод,
Видны почти до основанья,
Платаны. Святое семейство платанов....
Платаны. Святое семейство платанов.
В них что-то от кленов и от великанов.
Листов позолота и таинство света —
Соборное что-то в пристанище этом.
Стволы и развилки, где пятна на коже,
Невнятно, чуть видно, с жирафами схожи.
Щекой осязаю...
На что мне сравненья?
Стою,
как сказали б когда-то,
По кудрявым от зарослей склонам...
По кудрявым от зарослей склонам
Пробираются к морю дубы.
Надо мною простертая крона —
Как рука милосердной судьбы,
Что меня с малолетства учила,
С ног валила и дальше гнала,
Что от счастья мне ключ не вручила,
Но тревогой зато напоила
И терпенье в дорогу дала.
Не касанье — одно дуновенье.
То прохлада струится, то зной.
И ложится ко мне на колени
Позолоченный лист вырезной.
Там побледнело небо синее,...
Там побледнело небо синее,
А море все темней вдали,
И чуть качает ватерлинию
На выпуклом борту Земли.
И шестиструнное и юное
Уже плывет издалека —
Закат поблескивает струнами,
У ветра легкая рука.
Всех растревожил по-хорошему.
Деревьям головы вскружил.
Привстав на цыпочки, инжир
Захлопал толстыми ладошами.
А ветер для меня старается:
Мол, все, что минуло, — не в счет.
Море — блещет,...
Море — блещет,
небеса — блистают,
Но, о бренности напоминая,
То один, то выстроившись в ряд,
Стражи молчаливые стоят.
Может, вихри скорби их вращали?
Ветки навсегда к стволу прижали,
Вытянули, как веретено?
Кипарисы. Дерева печали.
Каждое в себя погружено.
Деревьев смутные фигуры....
Деревьев смутные фигуры.
Слепое шастанье ветвей.
Залетный ветер — снеговей
Трубит начало увертюры.
Чуть слепленные хлопья влаги
Бессонно сыплются с небес,
И промокательной бумаги
Не вдоволь заготовил лес.
И в булькающие потоки
С холмов и с гор вода помчит,
И флейты голосом высоким
Вторая тема зазвучит.
И предусмотрены капели,
И птичьи посвисты и трели,
Сосульки падающей звон.
Внизу — теплынь....
Внизу — теплынь.
А тут, над перевалом
В иголочках разреженный простор.
На елках снегу белого навалом,
И новый год уже спустился с гор.
Тут рукавицы бы, а не перчатки,
И валенки, и по тропинке в лес.
Как круглый хлеб,
уже слегка початый,
Лежит луна на краешке небес.
О ив коричневые кроны...
О ив коричневые кроны
И кроны черные акаций.
Знакомость улицы наклонной
И облака, что будто снятся.
Ведь облака такие плыли,
А мы совсем другие были,
По зимней улочке наклонной
Со смехом донизу скользили.
Нам гололед казался благом,
А тренье — выдумкой казалось...
Я подымалась в гору шагом
И падала — но поднималась.
Еще карабкаюсь по тропке,
И далека моя дорога,
А облака светлы и робки
Вот радуга умеет...
Вот радуга умеет
Не смешивать тона!
И как оранжевеет,
Как влажно зелена.
И голос в фуге длится,
Покуда не замрет.
И дурно торопиться,
Чтоб вырваться вперед.
Разделим день на миги.
Крупинкой на язык
Положим каждый сладкий
И горький каждый миг.
Так я в душе решила,
Но, зарекаясь впредь,
В конце концов спешила —
Боялась не успеть.
Мартовские синие морозы....
Мартовские синие морозы.
Слиток солнца в стужу погружен.
Руки разметавшие березы
Наконец-то погрузились в сон.
Мокрый снег ложился прямо в слякоть
С осени до этих самых пор,
И природа, притомившись плакать,
Подняла на нас свой синий взор.
Ветер, ухватив за край, полощет
Синее полотнище небес...
Сложное в такое утро
Так загадочно налип он,...
Так загадочно налип он,
Так от всей души насыпан,
Что деревья и кусты,
Словно в августе, густы.
Сквера белые страницы.
Что на них напишут птицы?
На фонарике берет,
Как на мне в пятнадцать лет.
Для меня вся эта милость,
Солнца зимнего огонь,
А снежинка не кружилась —
Села прямо на ладонь.
Метки
Океан счастье тепло мы агрессия он планета поцелуй любовь мольба детидетей страх радость Обман верность время мечта грусть боль любвь признание в любви ожидание зима грустно пустота безнадежность набоков слезы Земля я письмо одиночество осень идеал крик не мое разлука без тебя беларусь воспоминания встреча ночь вера песня ты пиздец прощание видение музыка солнышко