В давнем, дальнем детстве,
Странное кино
Видел я однажды
В зале, где темно.

В сумраке мелькали
Яркие лучи.
Были на экране
Страсти горячи:

Он ее, красотку,
Страстно целовал,
А она вонзила
В грудь ему кинжал...

В давнем, дальнем детстве,
В зале, где темно,
Видел я однажды
Странное кино.

Отчаявшись, целебным греюсь чаем,
И вот уже легко.
И вот уже почти не замечаю,
Что юность далеко.

Заря заполыхала над обрывом –
Ни сердцу, ни уму.
И годы-голуби
Взлетают ввысь игриво
И падают во тьму.

О человек, о глины горсть!
Что возомнил ты о себе?!
Ты на земле случайный гость
В своей космической судьбе.

Ты миражами окружен,
Мечтой невиданной красы.
Душа – Вселенной камертон –
Лишь по душе сверяй часы.

Срываясь в бездну, в смертный миг,
Влетев в оптическую ось,
Увидишь ясный светлый лик
И скажешь: «Верую, сбылось».

Однажды, когда я от жизни устал,
И голос мой холоден стал, как метал,
И взор мой погас, как свеча на ветру,
И мне показалось, что скоро умру...

Услышал я тихую песню вдали,
Где в травах бежала дорога. В пыли
Брел дервиш в лохмотьях, седой и слепой.
Он пел о любви, о печали земной,

О птице весенней, о белом коне,
О нежной фиалке, о чистом вине,
О том, что бессмертна живая душа,

Ни имени, ни фамилий
На прибрежном песке.
Лишь мерцание линий
Вдалеке, вдалеке...

Только звезды над морем,
Только шорох волны...
На вселенском просторе
Бесконечные сны.

Висит картина на стене:
Граната сок в хрустальной чаше –
Необходима Сатане
Кровь человеческая наша.

В безумной северной стране
Лик Сатаны в часах надменных...
В братоубийственной войне
Сто миллионов убиенных.

Еще в картине страшной той,
В лиловых сумерках, мерцая,
Над белоснежною горой
Висит тарелка неземная.

Лошадка тащится. Изба.
Луны желтеющее око...
Какая странная судьба.

Страшнее человека зверя нет.
А ты твердишь, что человек – сонет.

Я говорю, что в человеке – бес.
Ты говоришь: посланник он небес...

Так в бесконечном мире двух начал,
Где тьма и свет, где волны и причал,

Где «да» и «нет», где ноль и единица,
Ты убежден, я – вправе усомниться...

И чем сложней противоречий сеть,
Тем ярче жизнь и сладостнее смерть.

Копошится пчела
В темно-синем цветке,
Словно сон золотой
В голубом роднике.

Горный воздух пропах
Изумрудной травой,
Жалит солнце... Вдали
Колдовскою тропой

На коне вороном
Одинокий чабан
Гонит стадо овец,
А в долине – туман.

О любви, о весне,
О чинаре густой
Пела песню свирель
Над бурлящей рекой...

А чабан пропадал
С шумным стадом своим,
Погружаясь в туман,
В неизвестности дым.

Пиры, друзей шумливый рой –
Все оказалось лишь игрой.
И всяк искал себе героя,
А каждый сам себе герой.

Но вот прошла любви пора,
И гонит ветер со двора,
С лица земли, с ветвей, с крыльца
Листву – уставшие сердца.

Ночь глубока, как вечности колодец –
Дно звездами усыпано. Луна –
Янтарный рог лимонного вина.

Как сказочный небесный иноходец,
Конь-молния пронесся вдалеке
И отразился искрами в реке.

Ночь глубока. Не бойся этой глуби.
Там – Родина, туда летят века.
Туда и мы уйдем наверняка.

Здесь, на Земле, никто тебя не любит...
Испей на счастье лунного вина
И с Богом в ночь, что вечности полна.

О, сладостная песнь сирен!..
И что нам опыт Одиссея...
О, прах и тлен! Не встать с колен,
Слепца, раба в себе лелея.

Упала ночь. Сирени куст
Усыпан звездами, мерцает,
И райский голубь ветвь качает –
Сереброкрыл и златоуст.

Три слова голубь обронил:
Любовь, Достоинство, Свобода...
Устроил звездопад и взмыл
В простор ночного небосвода.

Я вижу: упала звезда –
Уходят земные картины,
Уходят во тьму, в никуда,
И слышится песни старинной
Знакомый напев о мечтах,
О кольцах, конях и цыганах.
О маках на горных полянах.

Тяжелый вращается шар
В клубящемся синем тумане,
И тихо вздыхает душа
О сладком, прошедшем обмане...
Я вижу: упала звезда –
Уходят земные картины,
И воздух дрожит, как слюда,
Как струны гитары старинной.

«Кто с мечтой к нам придет...»

Вот радуга в фонтане
Раскрыла парашют:
– Кто жаждет испытаний?! –
Но здесь ее не ждут.

А радуга смеется
И, улетая ввысь,
Растает, рассосется.
И скажут все: – Явись! –

Но стаи туч затянут
Остаток бренных лет.
И старики помянут
Пропавший семицвет.

Обвал...

Людей любимых,
Чистых,
Нежных
Раня,
Сметая света сноп,
Воспоминанья,
Грезы,
Сметая сам себя,
С лица земли
Во чрево...
Что чувствуешь в мгновенье это? –

Крадучись, годы ушли,
Падая в Лету, как листья.
Камень заветный вдали,
Походка у времени лисья.

В одном быть уверен хочу,
Что предан тобою не буду...
Я формулу жизни учу
И помню Иуду.

На углу жилого дома
(Мне лицо его знакомо...
Может, кажется) стоял
Полупьяный, полунищий.
Шляпа, мутные глазища...
То и дело руки мял,
Фотосъемкой торговал
Продавец. Мои поступки
Он молол в дубовой ступке,
Порошок мешал с вином,
В смесь бросал фотобумагу
И шептал на фотобумагу...
На бумаге проступали
Тени, контуры лица,
Хищный рот и взгляд ловца.
Рядом плакала девица,
Город вроде не столица,

И грудь твою тугую целовал –
Она светилась изнутри молочным светом.
Осенний ветер занавеси рвал,
Гримасничал в окне холодный месяц.
Над улицей взлетал и падал плач –
Там пьяный дворник
Бил свою жену.

Что осталось от свободы?
Развороченные соты?
То-то пчелочка жужжит.
...Проезжает ЗИЛ совхозный
А навстречу МАЗ трехосный –
Все дрожит и дребезжит.

Что от осени осталось?
Туча в небе пошаталась,
Снегом прыснула, ушла.

Всюду, всюду, всюду скука!
В сердце дрожь от злого звука –
Время пилит, как пила.

Этажи. Дома-берлоги –
Заливай бетоном ноги
И сиди себе, блюди
Телеящичек и деток...

Вот электронов рой
Спешит по проводам.
В бутылке «зверобой»,
Сверкает грань. А там,
За гранью меры – черт,
Психолог, лютый враг –
Всю душу оплетет,
Заманит – и в овраг.
Вот женщина – бриллиант,
Играет в гранях свет,
Сеть на руке, и взгляд
Опасен, как стилет.

Перестань. Постель не к спеху.
После.
Возле сердца копошится стих...
Стих.
Иду.
Сейчас, задую люстру и иду...

И дуб, и дом, и ты.

И лица твоего не умрет серебро,
Не погаснут очей изумруды.
Пусть сверкнет твое боевое перо,
Что тебе до Христа и Иуды?!

Что тебе до зари, перецветшей в закат,
До весны – разорвавшейся мины?
Лучше вспомни парного болота салат
И летящую тень паутины.

Лжепрогулки по тусклому граду Петра
Позабудь. Это было нелепо.
Да святится поющая нежность пера
И теперь, и потом, после склепа.

На сколоченных наспех плотах
В ревущее море отплыли
С соленым стихом на устах
И с песней, что в сердце открыли.

За вспышкой рассвета плывем,
Теряя и силы, и годы.
Ослепнем от света, потом
Уйдем в эти Вечные Воды.

И кто-то другой на плоту,
Вдогонку за нами, за смертью,
Пронзает волну на лету –
Одну, и вторую, и третью!

Да, я тебя не убеждаю в том
Что речь моя за мыслью поспевает
И, может быть, слегка опережает...
Что спорить?! Согласимся лишь в одном:
Кто любит истину и жизнь в ее природе
И кто творит со словом чудеса,
Тот не останется в сегодняшнем народе,
Но будет принят в травы и леса.
И эта связь, с землею, с небом, с миром
Тлен отведет и успокоит страх...
Нас сам Господь ведет к созвездью Лиры

О тайна чудная письма!
Здесь сердца ритм и ход ума,
И связки слов в порядке строгом.
Но оживление – от бога.
Ты можешь все переписать,
Одной строкой века связать...
Но если тайны в этом нет,
И мысли беспокойный свет
Не выхватит из темноты
Стихов прекрасные черты,
Тогда, не мучая пера,
Оставь затею до утра,
И не твори, покуда бог
Не переступит твой порог.

Наивысший смысл судьбы – мера
Нить, ведущая во тьме, – вера,
Меру внутренний закон знает,
Разум злится на закон, терзает.
Все пытается прибрать в короб,
Уничтожит сам себя скоро.
Наивысший суд всему – вера,
Миром брошенная нить – вера.

Спелые груши висят,
Сад тяжелеет, и пот
Блестит на морщинистом лбу,
Течет по зеленым щекам.
Скорее бы щелкнул кнутом
Сентябрь – пора урожая.
Осыплется грушами сад
И облегченно вздохнет.

Его живот прилип к спине,
Его глаза, как два колодца.
Тень что-то шепчет на стене,
А сам он и не шелохнется.

Бумага – поле у него,
Перо, как верный конь, несется...
И травит общество его
За то, что он не продается.

Никто не нужен мне, никто –
Веревка мне нужна.
Мы превращаемся в шутов,
В игрушку «муж – жена».

Мы – словно тени, мы – мертвы,
И дом наш – сущий ад.
И ты не рада мне, увы,
И я тебе не рад.

Стоишь устало у двери.
Ну, будет слезы лить...
Струна оборвалась внутри.
Ее не заменить.

С годами сознаешь нелепость бытия,
Где льют дожди из слов
И часто – слово «Я».
И ясно, что никто тебя не приглашает
В бессмертные миры,
Где божий дух мерцает.
Земные ценности, внушаемые нам, –
Лишь лицемерие с обманом пополам.
С годами гаснет речь,
Кнутом остужен пыл.
И думаешь: – Давно ль я молод был?
Но в тень безвременья уйти
Пришла пора.

На улице сентябрь.
И льет как из ведра.

Борису Куприянову

Скошена жизнь, перекошена –
Лошади сено везут.
Сложено все, подытожено,
Дальше – смола и мазут.

К птицам привыкли, прощаемся.
Свечи горят на столах.
Мы не исчезнем, останемся
В книгах, в друзьях, в зеркалах.

Китайская ваза – тончайшая кисть,
Алая даль заката.
Листья на фоне небесной ткани,
Иглы колючих плодов.
Нежная девушка ждет у реки –
Он проплывает в лодке
В поисках счастья, в тайный туман,
Словно ее не видит...
Катит печальные волны
Арфа реки
Янцзы.

Верю в надежность деревьев –
Азбука жизни проста:
Льется вечернее солнце,
Едет на облаке ветер...
Не обрастай суетою,
Тихо живи на Земле,
Искру надежды и вечность
Не отдавай никому.
Альфа – начало всего.

Ты живешь – и все живет.
Ты умрешь – и все умрет.

Расплескались в белой накипи
Сахаристых облаков
Голубые пятна неба –
Стадо жертвенных быков...
Как пугливо жмутся птицы
К обезумевшей земле!..
А земля темна от крови,
Словно яблоко в золе.

Забывается прошлое,
С памятью что-то случилось.
Мысль крылатой стрелою
В кромешную тьму устремилась.
Там за тучами звезды –
Манящие искры Вселенной.
Сердце рвется взлететь
Из земного, из тяжкого плена...
Травы спят, спят леса,
На дороге тревожно и пусто.
И въедается осень
И мои обнаженные чувства.

Иду вдоль сумрачной аллеи,
Летает желтая листва,
Закат то словно угли тлеет,
То вспыхнет красный, как лиса.
В последних судорогах света
Стою и вижу, сам не свой,
Как замертво упало лето
И покатилось в мир иной.

О, не волнуйся, не заплачу
И не скажу «прости меня»,
А запрягу худую клячу –
Прощай, пока еще родня.

О, не волнуйся, не напомню,
К тебе вовеки не вернусь,
Куда-нибудь в каменоломню
Уйду и в камень превращусь.

О, не волнуйся, не сегодня.
Есть мнимой прочности запас –
Сам сатана из преисподней
Пока удерживает нас.

Наша встреча – есть тайна,
Как все в этом Мире.
С нами смех
И страданий пудовые гири.
С нами дьявол и бог,
Плоть живая и прах.
Перед прошлым – озноб,
Перед будущим – страх.
Не жалею.
Нелепо жалеть.
Не вернуть
Пролетевшие годы
И пройденный путь.

Узнать желая о любви,
Ты изувечила ромашку.

Иду на алый свет, к закату.
Ты спишь в цветах, обнажена,
Тебе приснился пруд у сада,
И ты – в воде отражена.
Там все пустынно, одиноко,
Там чей-то слабый силуэт
Уже на дне, уже далеко,
Уже его
И вовсе
Нет.

Комар с той стороны окна
Уставил в стекло хоботок.
И так ему хочется крови моей,
Что он искривился весь.

Вспорхнули цветы полевые,
Осели на сочных ветвях.
Осенние давят приметы:
Спадают плоды второпях,
Доводит опасную бритву
Сентябрь – лихой брадобрей,
Он ветки очистит от листьев,
Посадит на них снегирей.
И будут поющие ветки,
И будет танцующий снег...
Меняются дни, повторяясь.
Красивый, но замкнутый бег.

Эн вошты кад* , эй-хо-хо, о-о-эй!
Дай вам бог семь собак, семь детей,
Чум хороший у Сысолы-реки,
Да чтоб реже вам встречались дураки.

Эн вошты кад, эй-хо-хо, о-о-эй!
Пусть вам будет и горько порой,
Чтоб счастливых минут не забыть –
Белой ниткой по черному шить.

Эн вошты кад, эй-хо-хо, о-о-эй!
А придет пора, ложись, умирай.

Туман растворяет
Пространство и время,
Но виден еще силуэт
Странного города «С»,
Где солнечный, яростный луч
Зеленый пожар сотворял
В прозрачном лесу.
Где тьма поглощала,
Мороз выдувал,
Казалось, и свет фонарей.
Но не бюрократа –
Корявую палку
В растрескавшимся колесе.

Я прощаюсь.
Туман растворяет деревья,
Дома, голоса.
Окно мое – белая ночь,
Дом – батискаф
Млечного моря на дне.
Все исчезло.

Снег – песец голубой – засиял.
Тень столба городского на нем.
Смотрит конусом ртутный фонарь,
Сыплет снегом, и светом, и сном.
Ты – судьба, и любовь, и зима.
Отрезвел на холодном ветру.
Ветер мимо меня пролетел,
Каламбурит и воет в бору.
Мне казалось, я знаю, зачем
Объявился в земной стороне...
Но теперь я хочу помолчать,
Пусть не вспомнит никто обо мне.

Прислушайся к звукам ночным:
Колотится сердце Вселенной.
Сквозь толстое туч одеяло
Еще проникает, сочится
Рассеянный серый свет.
И в мутном зеркальном небе
Отставший от века охотник
Сидит на траве у чума –
Готовит ружье к охоте.

Белая ночь над тайгою.
Белая ночь.

А она зовется Родиной,
Родиной, Родиной,
А она у нас украдена –
Порвана струна.
За лесами, за туманами
Спрятана она,
За надеждами обманными –
Странная страна.

А она зовется Родиной,
А она у нас одна.
Проболтали ее, пропили –
Пей до дна!
Нам пути дороги выстелит
Дней серебряный клубок.
Но, куда идти за истиной,
Знает только Бог.

В небесах перекликаются
Звездные колокола,
И в озерах отражаются

«Прости за то, что я не Сидоров,
За то, что я не Иванов...»

Прости меня, слепая родина,
Своих убившая детей,
За те пути, что нами пройдены,
За слезы наших матерей.

Прости за то, что ржавой осенью,
Шурша опавшею листвой,
Ищу сердца, что были брошены,
Твоей безжалостной рукой.

Прости меня, звезда далекая,
Прости меня, землица-мать,
За слово тяжкое и легкое,
За то, что не умею брать,

Сверкнуло где-то снова
Серебряное слово,
Куда-то закатилось –
Попробуй найди.
Любовь – всему основа,
И жизнь не так сурова,
И время не обманешь,
Ах, как ни крути.

И вновь на берег тайный
Река воспоминаний
Выбрасывает старый
Серебряный мотив.
Прошла пора исканий
И огненных признаний,
И пожелтели клены,
Но ты не грусти.

Ночь наблюдает строго
За луною дорогой,
Река воспоминаний
По камушкам летит,

Едкий сигаретный дым
И весною, и зимой –
Он летает надо мной
Нежно-голубой.
Он рисует то слона,
То бутылочку вина,
То ворону, то сову,
То весеннюю траву,

Едкий сигаретный дым
В летний зной и осенью –
Он летает надо мной
Ядовитой проседью.
Он рисует образ твой,
Образ нежно-голубой,
И печальные глаза...
Слышу птичьи голоса.

Отворяю в сад окно,
Вижу: осень сад метет,
Листья желтые сгребает,

Я пишу тебе из лагеря, родная,
Холода у нас, и голод, и пурга.
Ты сейчас, наверно, встала,
Черны косы заплетаешь
И глядишь на золотые берега.

А над морем шайка чаек промышляет,
Корабли по морю ездят взад-вперед,
И тебя, наверно, кто-то
У причала поджидает,
Он возьмет тебя, родная, в оборот.

Может ты сидишь в печали, дорогая,
В черном платье, с черной лентой в волосах?
Если так, то не волнуйся,