Письма... Мысли... Стихи о любви...

Однажды я вспомнил, что знаю английский язык. Я учил его в школе целых одиннадцать лет — имею ли я право его забыть? Нет, конечно. Но отсутствие практики превратило мой английский из языка в воспоминание. Нужно было как-то восстанавливать навыки. Конечно, первой попыткой стало чтение неадаптированной литературы на английском языке. Но что я запоминал из этого? Лезть в словарь за каждым незнакомым словом было лень, а слов таких встречалось множество.
Но, как писал кто-то из классиков, существовал другой путь.
Задолго до вышеописанных событий ко мне в руки попала замечательная книга «Американская поэзия в русских переводах», Москва, «Радуга», 1983. О, какие там были стихи! Эдгар По, Генри Лонгфелло, Уистен Хью Оден, Уолт Уитмен, Эдвин Робинсон. А уж о переводах я просто молчу: Константин Бальмонт, Валерий Брюсов, Михаил Зенкевич, Виктор Топоров, Корней Чуковский, Бунин, Анненский, Михайловский…
И я сравнивал переводы с оригиналами, тем более, что в книге было приведено несколько вариантов каждого перевода.
Спустя многие годы, когда я сам решил заняться переводами, я вспомнил эту книгу. Мой опыт поэтического перевода не столь велик, зато оригинален: я перевожу не с других языков на русский, а с русского — на английский и чуть-чуть на французский. Это сложнее, поверьте мне. Но гораздо интереснее. По крайней мере, словарный запас чужого языка растёт не по дням, а по часам.
Позволю себе в качестве вступления привести свой собственный перевод с русского на английский стихотворения Даны Сидерос «Мультяшки».
Dana Sideros. "Cartoons"
      I'm lazybone and my name is Tom, unlucky cat, a discordant tone,
      The greatest talent to catch a stone with my unsuccessful head.
      Your name is Jerry, a little trash, you have a skill to contrive a crash
      nbsp; Upon my head, you are vile and brash, and sometimes a little mad.

      We’ve settled down in Texas state, somewhere on Houston tectonic plate,
      And viewers make us a perfect rate from five then to six o’clock.
      You tear my moustache out and I entice your nose with a poisoned pie,
      We’re bored with it, but we are to vie: spectators don’t think it’s mock.

      The yard is littered with trip-wire mines, large-toothed cattraps, carnivorous bines,
      But we are friends, cause we only mime this enmity, hatred, spite.
      So each of us gets a weekly cheque, though a scriptwriter forgot to check
      That Jerry’s a very short-lived chap, for him it’s a flying kite.

      So hope’s concealed in a droll grimace, in every jump, the eternal race,
      Without pathos in random phrase, in this everlasting fun.
      You make a snare with a machine press, we turn a house in junk and mess,
      We run: it seems that there is no death we are therefore we run
Дана Сидерос. «Мультяшки».

      Я буду, конечно, бездельник Том — не самый удачливый из котов,
      Умеющий вляпаться, как никто, в какой-нибудь переплёт.
      Ты будешь Джерри — грызун и дрянь, известный умением кинуть в грязь
      И изворотливостью угря; коварный, как первый лёд.

      Мы будем жить для отвода глаз в каком-нибудь Хьюстоне, штат Техас,
      И зрители будут смотреть на нас с пяти часов до шести.
      Ты выдираешь мои усы, я сыплю мышьяк в твой швейцарский сыр,
      И каждый из нас этим, в общем, сыт, но шоу должно идти.

      Весь двор в растяжках и язвах ям, вчера я бросил в тебя рояль,
      Но есть подтекст, будто мы друзья, а это всё — суета.
      Нам раз в неделю вручают чек. Жаль, сценарист позабыл прочесть,
      Что жизнь мышонка короче, чем... короче, чем жизнь кота.

      Надежда — в смене смешных гримас, в прыжках, в ехидном прищуре глаз,
      В отсутствии пафосных плоских фраз, в азарте, в гульбе, в стрельбе...
      Ты сбрасываешь на меня буфет кричу от боли кидаюсь вслед
      бегу и вроде бы смерти нет а есть только бег бег бег

В последней строке можно было сделать «We are so we run run run», что было бы ближе к оригиналу, но мне понравилась аллюзия на известную фразу Декарта «I think, therefore I am» («Я мыслю, следовательно, я существую»), и я изменил концовку.

Но вопрос не в этом. Вопрос — в правилах поэтического перевода, которые я сам для себя вывел и призываю вас тоже им следовать, потому что это позволит вам переводить с одного языка на другой красиво, адекватно и правильно.
Размеры и схемы рифмовки.

На самом-то деле, правил поэтического перевода совсем немного, как бы страшно не звучало слово «правила». Но это жёсткие правила. Если их не соблюдать — ничего путного не выйдет. Итак, самое важное: соблюдение размеров и схем рифмовки.
 
Размер и рифмовка в стихотворном переводе должны жёстко соответствовать размеру и схеме рифмовки автора. Есть в оригинале пятистопный ямб — и в переводе должен быть пятистопный ямб.
Если в оригинале схема abab, то и в переводе должна быть такая схема. Сонет можно переводить только как сонет, а оду — только как оду.
 
Больше всего от неумелых переводчиков, вольно трактовавших авторскую задумку, настрадался знаменитый «Ворон» Эдгара По. У «Ворона» очень чёткий музыкальный ритм и рифмовка. Напомню:

      Once upon a midnight dreary, while I pondered weak and weary,
      Over many a quaint and curious volume of forgotten lore,
      While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
      As of some one gently rapping, rapping at my chamber door.

      "Tis some visitor," — I muttered, — "tapping at my chamber door —
      Only this, and nothing more."

      (E.A.Poe)

…и так далее, всего 18 куплетов.

Так вот, переводили его раз 15-20, точно сказать не берусь. Но многие из этих переводов поражают своей непродуманностью. Например, С.А.Андреевский в 1878 году опубликовал в «Вестнике Европы» перевод «Ворона», выполненный четырёхстопным ямбом! Андреевский оправдывал это необходимостью сохранить в первую очередь атмосферу стихотворения, жертвуя техникой.
Последующие переводы — Пальмина, Кондратьева, Оболенского — тоже выполнялись четырёхстопным ямбом. В 1885 году был опубликован даже прозаический «перевод» неизвестного автора. В целом, от этого страдали многие англоязычные стихи практически до конца XIX века.
Первым адекватный и хороший перевод «Ворона» сделал Бальмонт:

      Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,
      Над старинными томами я склонялся в полусне,
      Грезам странным отдавался, — вдруг неясный звук раздался,
      Будто кто-то постучался — постучался в дверь ко мне.
      «Это, верно, — прошептал я, — гость в полночной тишине,
      Гость стучится в дверь ко мне». (1894)

Впрочем, ещё в 1890 Мережковский также создал перевод с соблюдением размера оригинала, но тот перевод не отличается качеством с поэтической точки зрения.
Самый лучший, с моей точки зрения, перевод осуществил Михаил Зенкевич:
      Как-то в полночь, в час угрюмый, утомившись от раздумий,
      Задремал я над страницей фолианта одного,
      И очнулся вдруг от звука, будто кто-то вдруг застукал,
      Будто глухо так затукал в двери дома моего.
      «Гость, — сказал я, — там стучится в двери дома моего,
      Гость — и больше ничего».
Полный вариант оригинала можно прочесть, например, на lib.ru. Там же можно найти и множество вариантов перевода, как хорошие, так и плохие. С переводом Зенкевича рекомендую ознакомиться особо.
 
Как мы можем заметить, в стихотворении должен быть сохранён размер (четырёхстопный пэон III или — кто-то считает и так — восьмистопный хорей с цезурой после 4-ой стопы) и схема рифмовки:

      aa
      bc
      dd
      dc
      ec
      c

В этой схеме я учёл и сквозные рифмы в середине строки. На самом деле, не во всех столбцах «Ворона» схема рифмовки такова. Например, уже во втором столбце:
      aa
      ac
      dd
      dc
      ec
      c
Отличие крошечное — нет одной сквозной рифмочки, но я считаю, что даже такие нюансы нужно обязательно учитывать. Приведу ещё один пример — стихотворение Генри Уодсворта Лонгфелло «Excelsior!»:

      The shades of night were falling fast,
      As through an Alpine village passed
      A youth, who bore, mid snow and ice,
      A banner with the strange device,
      Excelsior!

      His brow was sad; his eye beneath,
      Flashed like a falchion from its sheath,
      And like a silver clarion rung
      The accents of that unknown tongue,
      Excelsior!
…и так далее. В переводе Вильгельма Левика это стихотворение звучит так:

      Тропой альпийской в снег и мрак
      Шёл юноша, державший стяг.
      И стяг в ночи сиял, как днём,
      И странный был девиз на нём:
      Excelsior!

      Был грустен взор его и строг,
      Глаза сверкали, как клинок,
      И, как серебряный гобой,
      Звучал язык для всех чужой:
      Excelsior!
Левик достаточно сильно отклоняется от полного словарного соответствия оригиналу, зато великолепно передаёт настроение и, что крайне важно, полностью сохраняет ритм стихотворения Лонгфелло.

Иногда возникают сложности. Например, стихотворения, построенные на каких-либо эффектах звукоподражания или комбинаторных конструкциях, практически никогда не удаётся перевести адекватно. Так, например, палиндромическая или анаграмматическая поэзия, по сути, непереводима. В 1969 году французский поэт-экспериментатор Жорж Перек написал своё величайшее произведение — роман «Утрата» («Исчезновение», «La Disparation»). В огромном произведении, написанном на французском языке, полностью отсутствует самая распространённая в нём буква — «е». Этим безумным приёмом Перек зашифровал в романе тот факт, что его родители погибли во время войны, отец — на фронте, а мать — в Освенциме. Таким образом, в его романе язык теряет самую дорогую свою букву, как он потерял самое дорогое для себя — родителей. Роман был переведен на русский язык и издан в 2004 году, но, конечно, без липограмматической составляющей, потому что адекватный перевод даже прозаического текста, соблюдая комбинаторный приём, не просто невероятно сложен, но невозможен.
 
В качестве примера приведу более простой вариант — стихотворение всё того же Эдгара По «The Bells» («Колокола»).
      Hear the sledges with the bells —
      Silver bells!
      What a world of merriment their melody foretells!
      How they tinkle, tinkle, tinkle,
      In the icy air of night!
      While the stars, that oversprinkle
      All the heavens, seem to twinkle
      With a crystalline delight;
      Keeping time, time, time,
      In a sort of Runic rhyme,
      To the tintinnabulation that so musically wells
      From the bells, bells, bells, bells,
      Bells, bells, bells —
      From the jingling and the tinkling of the bells.
Заканчивается стихотворение и вовсе игровой феерией:
      …keeping time, time, time,
      In a sort of Runic rhyme,
      To the throbbing of the bells,
      Of the bells, bells, bells —
      To the sobbing of the bells;
      Keeping time, time, time,
      As he knells, knells, knells,
      In a happy Runic rhyme,
      To the rolling of the bells,
      Of the bells, bells, bells:
      To the tolling of the bells,
      Of the bells, bells, bells, bells,
      Bells, bells, bells —
    To the moaning and the groaning of the bells.
Переводя это стихотворение, Бальмонт не смог передать элементы звукописи. Многократно повторяемые слова «bells», «time», «rolls», «tinkle» призваны вовлечь читателя в колокольный перезвон на разные голоса. А вот Валерий Брюсов в своём переводе всё же попытался сымитировать хотя бы настроение, которое хотел передать По:
      Вопит, пляшет в ритме верном,
      Словно строфы саг размерном,
      В лад сердцам колоколов,
      Под их стоны, под их звон,
      Звон, звон, звон;
      Вопит, пляшет в ритме верном,
      Звон бросая похорон
      Старых саг стихом размерным;
      Колокол бросая в звон,
      В звон, звон, звон,
      Под рыданья, стоны, звон,
      Звон, звон, звон, звон, звон,
      Звон, звон, звон
      Под стенящий, под гудящий похоронный звон,
Эффект звукописи Брюсов передаёт «звонким» словом «звон».
Впрочем, существуют и очень смелые опыты перевода комбинаторных стихотворений. Например, ниже следует перевод моновокализма «The Russo-Turkish War» К.Ч. Бомбо в переводе Ивана Чудасова. В этом стихотворении — как в английском, так и в русском — употребляется только одна гласная — «a».

      Wars harm all ranks, all arts, all crafts appall :
      At Mars’ harsh blast, arch, rampart, altar, fall!
      Ah! Hard as adamant, a braggart Czar
      Arms vassal swarms, and fans a fatal war!
      Rampant at that bad call, a Vandal band
      Harass, and harm, and ransack Wallach-land.
      A Tartar phalanx Balkan’s scarp hath past,
      And Allah’s standard falls, alas! At last.
      (C.C.Bombo)
      Вражда, как лава: запах, жар распада.
      Атака Марса — арка в прах, алтарь.
      Ах, слава враз зажгла — встал к массам Царь,
      Вассала звал: «Вам та страна — награда!».
      Гналась вандала шайка (жажда праха!),
      Рвалась ватага всласть к захватам стран.
      Татар фаланга шла за грань Балкан —
      Да (ах, расплата!) пал штандарт Аллаха.
      (И.Чудасов)
При переводе белых стихов достаточно соблюдать размер. Отмечу одно: если в оригинале стихотворение — белое, не рифмуйте его. Это тоже будет нарушением авторского замысла.
 
Верлибры переводить и того проще. По сути, можно пользоваться любыми словами и ничего не соблюдать. То есть переводить стихи точно так же, как переводят прозу. Единственно, что замечу: при переводе жёстких слоговых форм (например, хокку — трёхстишие, 5+7+5 слогов) количество слогов и в самом деле нужно обязательно соблюдать.
Подведу итог: авторский размер и схему рифмовки при переводе соблюдать нужно обязательно.
Разные советы: как я перевожу.
Конечно, за исключением комбинаторных произведений, в поэзии содержание главенствует над формой. Поэтому задача переводчика — передать не только и не столько форму, сколько настроение и содержание стихотворения-оригинала.
 
Поэтому при переводе важно отталкиваться от исходного текста. Существует несколько методов перевода.
 
Чаще всего перевод осуществляется следующим образом: сначала переводчик при помощи словаря делает подстрочник стихотворения. Иногда словарь не требуется — при достаточном знании языка. Иногда подстрочник делает совершенно другой человек. Например, либретто к культовому мюзиклу «Собор Парижской богоматери» бард Юлий Ким писал по лежащему перед ним дословному подстрочнику, сделанному профессиональным переводчиком с французского.

Итак вариант первый: делаете подстрочник, потом занимаетесь технической рифмовкой. Дело малоувлекательное, потому что напоминает написание стихов по заданному шаблону. Собственно, это оно родимое и есть. Можно не писать подстрочник, а при достаточном знании иностранного языка переводить с ходу. И тут есть замечательное правило: чем точнее ваш перевод, его лексика и построение фраз соответствует оригиналу, тем лучше. В прозаическом переводе это сделать достаточно легко, а вот в поэтическом, требующем соблюдения размера и рифмы — достаточно сложно.
 
Тем не менее, не относитесь к переводу халатно. Перевод должен не только отражать то, что хотел сказать автор, но также быть совершенным с точки зрения языка стихотворением, которое можно прочесть, не зная, что это перевод, и восхититься.

А теперь я расскажу вам, как перевожу сам. С русского — на английский, будучи от природы носителем русского языка. Это сложнее, но гораздо увлекательнее, утверждаю я. Конечно, в моих англоязычных переводах много допущений, позволительных разве что в поэтических текстах, но эти допущения не столь страшны, как могли бы быть. Я стремлюсь к максимальной передаче мироощущения автора и к чёткому соответствию авторскому тексту.

1. Сначала я обязательно разделяю исходное русскоязычное стихотворение на катрены (куплеты, столбцы, шестистишия — нужное подчеркнуть). Особенно это имеет значение, если исходное стихотворение написано не в столбец, а в строку. В качестве примера приведу свой перевод стихотворения Оксаны Белецкой «Елена»:
Дан приказ, извините за пафос, веком: здесь нельзя отбояриться — «не по мне». А за эту б Елену сражаться грекам, но Елена сейчас на другой войне. Здесь не «если б да кабы», а только «надо», не бывает поблажек и полумер, а Елена записана в Илиаду — «полевой подвижной», вот и весь Гомер.

That's the order of epoch — excuse my pathos — there’s no way to escape, saying “Stop! No more!” Though her war must be Trojan, but — holy Jesus — Helen spends spare time at another war. There is no “if” or “when”, only “do it faster”, that’s no time for indulgence: you don’t forget: she is placed to the “Iliad” by honest Master as a unit mobile, an idle splat.

…и далее. Суть в том, что сначала я разбил стихотворение на катрены:
 
    Дан приказ, извините за пафос, веком:
    здесь нельзя отбояриться — «не по мне».
    А за эту б Елену сражаться грекам,
    но Елена сейчас на другой войне…

Затем я переводил покатренно. Это и в самом деле удобно. Перевёл первый куплет — сверился с оригиналом, прочёл вслух, поправил что-нибудь.

2. Далее я приступаю собственно к переводу. Конечно, для полноценного перевода на английский мне не хватает словарного запаса. Тем не менее, я не пишу подстрочника: я смотрю в словаре только те слова, которых не знаю, причём не все подряд, а только значимые и характерные. Возвращаясь к Дане Сидерос и её «Мультяшкам»:
      …Весь двор в растяжках и язвах ям, вчера я бросил в тебя рояль,
      Но есть подтекст, будто мы друзья, а это всё — суета…
Здесь есть явные значимые слова, к сохранению которых в переводном тексте следует стремиться: двор, растяжка, язва, яма, бросать, рояль, подтекст, друг, суета. Совершенно не обязательно получится сохранить их все, но к этому стоит стремиться.

3. Весьма непросто соблюсти рифму. Очень непросто. Размер и ритм — довольно легко, а вот рифму… И здесь вступает… «Яндекс-словарь». Впрочем, можно взять и большой словарь английского языка, но это сложнее. Всё очень просто. Например, нам нужна рифма на слово «mines» (мины), а ничего адекватного на английском и соответствующего смыслу стихотворения мы придумать не можем. Тогда я захожу в онлайновый словарь и вбиваю заведомо несуществующее слово с подобным окончанием: к примеру, «qine». В ответ «Яндекс» выдаёт мне огромное количество слов, сходных по написанию: bine, cine, dine, fine, line, nine, pine, sine, tine, vine, wine, множественно число от которых (если добавить –s) будет рифмоваться с «mines». Можно подумать, какие ещё написания могут служить рифмой: например, вбитое наугад «lyne», дало мне слова «dyne» и «syne», которые тоже во множественном числе рифмуются с исходным словом. Можно искать и более длинные вариации типа «define» и так далее.
Вообще, стоит искать красивые словосочетания, демонстрирующие богатство вашего словарного запаса: «…The yard is littered with trip-wire mines, large-toothed cattraps, carnivorous bines…», что буквально переводится как «…двор усеян минами-лягушками, кошачьими ловушками с огромными зубьями и плотоядными лозами…». В оригинале — «…весь двор в растяжках и язвах ям…».

4. Есть ещё несколько мелких «заковырок», которые стоит учитывать при переводах. Например, английские кавычки выглядят так: “”, а русские — так: «». Но при этом если в русский текст идёт вставка одной маленькой английской цитаты или слова, употребляются кавычки, соответствующие большей части текста, то есть русские. Соответственно, в английском тексте нельзя забывать о соблюдении правил не только орфографии, но и синтаксиса. И типографики — тоже.
Помимо того, тщательно следите за именами собственными и географическими названиями, чтобы у вас не вышла «Ромео и Юлия» вместо «Ромео и Джульетты». Суть в том, что многие имена и названия в русском языке имеют традиционное написание (как и в английском). Так, к примеру, известный путешественник XIX века Ричард Бартон в неграмотных переводах превращается в Рихарда Бёртона, а меж тем переводчику стоило просто заглянуть в БСЭ и удостовериться в точности своей транскрипции.
Много казусов подобного плана происходило с классическим стихотворением Эдгара По «Ulalum». Константин Бальмонт назвал свой перевод «Улялюм», как и Виктор Топоров, а вот Валерий Брюсов — «Юлалюм». Последняя — брюсовская — транскрипция наиболее верна, так как в истории есть указания, что сам автор произносил это выдуманное им имя как «Юлалум». Поэтому если вы переводите стихи живущего ныне поэта и у вас возникают какие-то сомнения, найдите время и силы с ним связаться и выяснить все вопросы напрямую.

И всё равно, главное — не уйти от оригинала слишком далеко, сохранить его дух — весёлый, печальный или в какой-то мере философский. Стихотворение всё же — это крик не разума, а души, и сохранить именно чувства автора — важнее.

Вот, наверное, и всё о переводах. Если мне что-то ещё придёт в голову, я обязательно об этом напишу.
Переводите на здоровье — и на свой родной, и на чужие языки. Если это и не даст ничего мировой литературе, то это многое даст как минимум вам.
by Тим Скоренко